Г.Х. Андерсен
Пастушка и трубочист
Видали вы когда-нибудь старинный-старинный шкаф, почерневший от времени и
украшенный резными завитушками и листьями? Такой вот шкаф - прабабушкино
наследство - стоял в гостиной. Он был весь покрыт резьбой - розами, тюльпанами и
самыми затейливыми завитушками. Между ними выглядывали оленьи головки с
ветвистыми рогами, а на самой середке был вырезан во весь рост человечек. На
него нельзя было глядеть без смеха, да и сам он ухмылялся от уха до уха -
улыбкой такую гримасу никак не назовешь. У него были козлиные ноги, маленькие
рожки на лбу и длинная борода. Дети звали его
обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержант Козлоног, потому что выговорить такое
имя трудно и дается такой титул не многим. Зато и вырезать такую фигуру не
легко, ну да все-таки вырезали. Человечек все время смотрел на подзеркальный
столик, где стояла хорошенькая фарфоровая пастушка. Позолоченные башмаки,
юбочка, грациозно подколотая пунцовой розой, позолоченная шляпа на головке и
пастуший посох в руке - ну разве не красота!
Рядом с нею стоял маленький трубочист, черный, как уголь, но тоже из фарфора
и такой же чистенький и милый, как все иные прочие. Он ведь только изображал
трубочиста, и мастер точно так же мог бы сделать его принцем - все равно!
Он стоял грациозно, с лестницей в руках, и лицо у него было бело-розовое,
словно у девочки, и это было немножко неправильно, он мог бы быть и почумазей.
Стоял он совсем рядом с пастушкой - как их поставили, так они и стояли. А раз
так, они взяли да обручились. Парочка вышла хоть куда: оба молоды, оба из одного
и того же фарфора и оба одинаково хрупкие.
Тут же рядом стояла еще одна кукла, втрое больше их ростом, - старый китаец,
умевший кивать головой. Он был тоже фарфоровый и называл себя дедушкой маленькой
пастушки, вот только доказательств у него не хватало. Он утверждал, что она
должна его слушаться, и потому кивал головою
обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержанту Козлоногу, который сватался за
пастушку.
- Хороший у тебя будет муж! - сказал старый китаец. - Похоже, даже из
красного дерева. С ним ты будешь оберунтер-генерал-кригскомиссар-сержантшей. У
него целый шкаф серебра, не говоря уж о том, что лежит в потайных ящиках.
- Не хочу в темный шкаф! - отвечала пастушка. - Говорят, у него там
одиннадцать фарфоровых жен!
- Ну так будешь двенадцатой! - сказал китаец. - Ночью, как только старый
шкаф закряхтит, сыграем вашу свадьбу, иначе не быть мне китайцем!
Тут он кивнул головой и заснул.
А пастушка расплакалась и, глядя на своего милого - фарфорового трубочиста,
сказала:
- Прошу тебя, убежим со мной куда глаза глядят. Тут нам нельзя оставаться.
- Ради тебя я готов на все! - отвечал трубочист. - Уйдем сейчас же! Уж
наверное я сумею прокормить тебя своим ремеслом.
- Только бы спуститься со столика! - сказала она. - Я не вздохну свободно,
пока мы не будем далеко-далеко!
Трубочист успокаивал ее и показывал, куда ей лучше ступать своей фарфоровой
ножкой, на какой выступ или золоченую завитушку. Его лестница также сослужила им
добрую службу, и в конце концов они благополучно спустились на пол. Но, взглянув
на старый шкаф, они увидели там страшный переполох. Резные олени вытянули вперед
головы, выставили рога и вертели ими во все стороны, а
обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержант Козлоног высоко подпрыгнул и крикнул
старому китайцу:
- Они убегают! Убегают!
Пастушка и трубочист испугались и шмыгнули в подоконный ящик.
Тут лежали разрозненные колоды карт, был кое-как установлен кукольный театр.
На сцене шло представление.
Все дамы - бубновые и червонные, трефовые и пиковые - сидели в первом ряду и
обмахивались тюльпанами, а за ними стояли валеты и старались показать, что и они
о двух головах, как все фигуры в картах. В пьесе изображались страдания
влюбленной парочки, которую разлучали, и пастушка заплакала: это так напомнило
ее собственную судьбу.
- Сил моих больше нет! - сказала она трубочисту. - Уйдем отсюда!
Но когда они очутились на полу и взглянули на свой столик, они увидели, что
старый китаец проснулся и раскачивается всем телом - ведь внутри него
перекатывался свинцовый шарик.
- Ай, старый китаец гонится за нами! - вскрикнула пастушка и в отчаянии
упала на свои фарфоровые колени.
- Стой! Придумал! - сказал трубочист. - Видишь вон там, в углу, большую вазу
с сушеными душистыми травами и цветами? Спрячемся в нее! Ляжем там на розовые и
лавандовые лепестки, и если китаец доберется до нас, засыплем ему глаза солью.
- Ничего из этого не выйдет! - сказала пастушка. - Я знаю, китаец и ваза
были когда-то помолвлены, а от старой дружбы всегда что-нибудь да остается. Нет,
нам одна дорога - пуститься по белу свету!
- А у тебя хватит на это духу? - спросил трубочист. - Ты подумала о том, как
велик свет? О том, что нам уж никогда не вернуться назад?
- Да, да! - отвечала она.
Трубочист пристально посмотрел на нее и сказал:
- Мой путь ведет через дымовую трубу! Хватит ли у тебя мужества залезть со
мной в печку, а потом в дымовую трубу? Там-то уж я знаю, что делать! Мы
поднимемся так высоко, что до нас и не доберутся. Там, на самом верху, есть
дыра, через нее можно выбраться на белый свет!
И он повел ее к печке.
- Как тут черно! - сказала она, но все-таки полезла за ним и в печку и в
дымоход, где было темно, хоть глаза выколи.
- Ну вот мы и в трубе! - сказал трубочист. - Смотри, смотри! Прямо над нами
сияет чудесная звездочка!
На небе и в самом деле сияла звезда, словно указывая им путь. А они лезли,
карабкались ужасной дорогой все выше и выше. Но трубочист поддерживал пастушку и
подсказывал, куда ей удобнее ставить свои фарфоровые ножки. Наконец они
добрались до самого верха и присели отдохнуть на край трубы - они очень устали,
и не мудрено.
Над ними было усеянное звездами небо, под ними все крыши города, а кругом на
все стороны, и вширь и вдаль, распахнулся вольный мир. Бедная пастушка никак не
думала, что свет так велик. Она склонилась головкой к плечу трубочиста и
заплакала так сильно, что слезы смыли всю позолоту с ее ножек.
- Это для меня слишком! - сказала пастушка. - Этого мне не вынести! Свет
слишком велик! Ах, как мне хочется обратно на подзеркальный столик! Не будет у
меня ни минуты спокойной, пока я туда не вернусь! Я ведь пошла за тобой на край
света, а теперь ты проводи меня обратно домой, если любишь меня!
Трубочист стал ее вразумлять, напоминал о старом китайце и
обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержанте Козлоноге, но она только рыдала
безутешно да целовала своего трубочиста. Делать нечего, пришлось уступить ей,
хоть это и было неразумно.
И вот они спустились обратно вниз по трубе. Не легко это было! Оказавшись
опять в темной печи, они сначала постояли у дверцы, прислушиваясь к тому, что
делается в комнате. Все было тихо, и они выглянули из печи. Ах, старый китаец
валялся на полу: погнавшись за ними, он свалился со столика и разбился на три
части. Спина отлетела начисто, голова закатилась в угол.
Обер-унтер-генерал-кригскомиссарсержант стоял, как всегда, на своем месте и
раздумывал.
- Какой ужас! - воскликнула пастушка. - Старый дедушка разбился, и виною
этому мы! Ах, я этого не переживу!
И она заломила свои крошечные ручки.
- Его еще можно починить! - сказал трубочист. - Его отлично можно починить!
Только не волнуйся! Ему приклеят спину, а в затылок вгонят хорошую заклепку, и
он опять будет совсем как новый и сможет наговорить нам кучу неприятных вещей!
- Ты думаешь? - сказала пастушка.
И они снова вскарабкались на свой столик.
- Далеко же мы с тобою ушли! - сказал трубочист. - Не стоило и трудов!
- Только бы дедушку починили! - сказала пастушка. - Или это очень дорого
обойдется?..
Дедушку починили: приклеили ему спину и вогнали в затылок хорошую заклепку.
Он стал как новый, только головой кивать перестал.
- Вы что-то загордились с тех пор, как разбились! - сказал ему
обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержант Козлоног. - Только с чего бы это? Ну
так как, отдадите за меня внучку?
Трубочист и пастушка с мольбой взглянули на старого китайца: они так
боялись, что он кивнет. Но кивать он уже больше не мог, а объяснять посторонним,
что у тебя в затылке заклепка, тоже радости мало. Так и осталась фарфоровая
парочка неразлучна. Пастушка и трубочист благословляли дедушкину заклепку и
любили друг друга, пока не разбились.
Художник А. Архипова